Язык так или иначе не сводится к подбору знаков для вещей. Он начинается с выбора говорить или не говорить. Выбор между молчанием и знаком раньше чем выбор между знаком и знаком. Слово может быть менее говорящим чем молчание и нуждается в обеспечении этим последним. Молчание необходимый фон слова. Человеческой речи в отличие от голосов животных могло не быть. Птица не может не петь в мае. Человек мог и не заговорить. Текст соткан утком слова по основе молчания.
новости
11-09-2015
В санкт-петербургском издательстве «Наука» вышло исправленное и дополненное переиздание книги «Узнай себя».
В книгу входит курс лекций, прочитанный на философском факультете МГУ в
1989–1990 гг. Его темы: двусмысленность самопознания, могущего оказаться
бегством от самого себя; попытка прочтения однобуквенной надписи Ε на
фронтоне храма Аполлона Пифийского в Дельфах в связи с посвященными этой
надписи стихами Вяч. И. Иванова; Артур Шопенгауэр о древней формуле «это
ты» как основании нравственности, когда целый мир захватывает человека;
детское отождествление себя с лицами и вещами; расслоение двойниковых
героев Гоголя и Достоевского, неспособность простого человека удержать
лицо; Лейбниц и Вольтер сходятся вокруг вызывающей неуловимости мира;
индивид и коллектив, узнающий себя в вожде. Задетые вещи неизбежно
возвращают к русским темам свободы и философии (в связи с судьбой
Максима Грека), к нашему узнаванию себя в стране и в ее призвании.
Вторую половину книги составляют отрывки из отдельных и дневниковых
записей разных лет, имеющие отношение к делу.
1989–1990 гг. Его темы: двусмысленность самопознания, могущего оказаться
бегством от самого себя; попытка прочтения однобуквенной надписи Ε на
фронтоне храма Аполлона Пифийского в Дельфах в связи с посвященными этой
надписи стихами Вяч. И. Иванова; Артур Шопенгауэр о древней формуле «это
ты» как основании нравственности, когда целый мир захватывает человека;
детское отождествление себя с лицами и вещами; расслоение двойниковых
героев Гоголя и Достоевского, неспособность простого человека удержать
лицо; Лейбниц и Вольтер сходятся вокруг вызывающей неуловимости мира;
индивид и коллектив, узнающий себя в вожде. Задетые вещи неизбежно
возвращают к русским темам свободы и философии (в связи с судьбой
Максима Грека), к нашему узнаванию себя в стране и в ее призвании.
Вторую половину книги составляют отрывки из отдельных и дневниковых
записей разных лет, имеющие отношение к делу.