Язык так или иначе не сводится к подбору знаков для вещей. Он начинается с выбора говорить или не говорить. Выбор между молчанием и знаком раньше чем выбор между знаком и знаком. Слово может быть менее говорящим чем молчание и нуждается в обеспечении этим последним. Молчание необходимый фон слова. Человеческой речи в отличие от голосов животных могло не быть. Птица не может не петь в мае. Человек мог и не заговорить. Текст соткан утком слова по основе молчания.
Янина Мановас. «Лес (hyle)» В. В. Бибихина.
Текст был написан для интернет-проекта «Лес. Материя актуальной философии». Опубликован не был.
Эта книга, как и другие книги Бибихина, сопротивляется реферативному пересказу, просто пересказывать ее или перечислять затронутые в ней темы значило бы не сказать ничего; моя задача не в этом, а в том, чтобы ввести в ее пространство и настроение.
Я остановлюсь на трех понятиях, сцепленность которых составляет грамматику этой книги: неметрическое пространство, или топика, амехания, автомат.
Hyle помещается здесь не в метафизический, а в биологический контекст: его образуют биологические трактаты Аристотеля, работы Дарвина, Ламарка, Лоренца и современных биологов. Биология, по мысли Бибихина, сейчас «центральная наука».
Слово hyle означает не только лес как древесину, материал, но и лес живой, растущий. Понимание hyle как древесины, как материала это техническое ее понимание – и в смысле греческой techne, и в смысле современной техники, для которой лес в виде угля и нефти – топливо.
Но другое значение этого слова – живой лес. Бибихин возвращается к этому значению и расширяет его. Здесь не лес понимается как материя, а материя как лес. Лес здесь стихия всего живого и жизнь всего стихийного, всего того, что вне человеческих усилий устроения и конструирования, вне технических махинаций, – то есть природа. Природа как совокупность стихий и как прорывы стихийного в техническом мире.
Для Хайдеггера греческая physis – первое в философии именование бытия. Это значит, что «Лес» занят вопросом о бытии. И то, что Бибихин напрямую об этом не говорит, только подтверждает, что это так. Например, он говорил о Витгенштейне и Хайдеггере, что основные вещи у них промалчиваются. У Хайдеггера логика другого начала – сигетика, от греч. sige, молчание. Бибихин всегда в этой логике. (Экскурс в Хайдеггера здесь не просто отступление. Для понимания Бибихина необходимо некоторое понимание Хайдеггера, иначе можно не уловить тех его ходов и жестов, которые не на поверхности, которые не проговорены в тексте, но сказываются в том, как и для чего текст написан. Для понимания Бибихина необходимо некоторое знание Хайдеггера; к лучшему пониманию Хайдеггера приблизит понимание Бибихина. Для русскоязычного читателя это лучший способ подступиться к Хайдеггеру – не как к музейному историко-философскому истукану, а как к полю философских задач.)
***
Итак, лес – стихия всего живого и жизнь всего стихийного. Первобытный лес, райский лес человеком утрачен. Он то, что утрачено и как утраченное есть своим особым способом. Я процитирую:
«Материя как власть леса, мощь его вещества, дым табака, вино Вакха, наркотик, опьянение, экстаз. Лес, материя, из которой всё, похож не на древесину для плотника, а на страсть, род, рощу Афродиты, дым и дух табака, опьянение Вакха и Диониса, отраву коки. Лес тогда и пожар, огонь страсти. Когда Аристотель называл первовещество лесом, он имел перед глазами этот лес» [ 1 ] .
Почему здесь появляются вино и прочее? «Современный человек никак не может уйти от леса, лес тянется за ним в силе вина, табака, коки» [ 2 ] .
Вино, наркотик, экстаз, страсть – общая черта всего этого – сбой, нарушение порядка, установленной мерности. (Бибихин говорил: «Мысль там, где сбой».) Лес выводит из области размеренности, единообразной организованности, программируемости, прогнозируемости, конструируемости, механической повторяемости, из всякой системы заранее расписанных координат. То есть из всего того, что Бибихин называет метрикой, метрическим пространством. Лес сбивает с метра и выводит – или скорее вышвыривает – из метрики в неметрическое пространство, топику, которая другая и в которой всё другое. Топика не просто не расчерчена метрическим расписанием – она нерасписываема, она неизбывно и несводимо другое, то, что невозможно расчертить, сконструировать, запрограммировать, она то, что вне механики технических манипуляций (техника здесь в очень широком смысле).
За пределами метрического пространства происходит сбой всех механизмов, всей механики; состояние, настроение леса – а-механия.
Вне метрического пространства останавливается всякая механика человеческого действия, механика и техника возможны только в метрике, в пределах единообразно расчерченного времени-пространства. Амехания – способ быть в топике, в которой отказывает всякая механика, амехания отвечает отказу механики отказом от механики. Отпускание себя в амеханию – выступание из метрики и шаг в топику.
Амехания соответствует а-метрии топики. В амехании прекращается метризация леса.
В амехании человек выпадает из метрического расписания мира и возвращается к своему другому существу, тому другому, который принадлежит лесу. И этот другой в человеке вписан – хотя и проблематично вписан – в ряд прочих живых существ, живых автоматов в исходном смысле этого слова (automaton, само собой движущееся). Отличие живого автомата от неживого в том, что он проходит через фазу амехании в критический момент жизни. Фазы амехании в животном мире: поведение животных в брачный период, многокилометровые перелеты птиц – моменты предельного, иногда смертельного напряжения всех сил живого существа.
Живой автомат (живое существо как автомат) здесь не то же самое, что тело-автомат у Декарта и Ламетри. Живой автомат отличается от неживого именно прохождением – обязательным – через фазу амехании.
Цитата: «Характер настоящего автомата в том, что он проходит всегда через, так сказать, игольное ушко, через моменты предельного напряжения и риска, как у птиц тысячекилометровый перелет, у всего живого – брачный период, роды» [ 3 ] .
Это немеханическое понимание автомата. Способ существования живого – амеханический автоматизм.
Человеческая амехания другая: человек вне машины мира, вне автомата леса, он лес утратил и причастен к нему только своей утратой. Он в лесу лишний, у него нет своего места. Его единственное место – амехания.
Может ли настроение быть ситуацией и местом? У Хайдеггера в «Бытии и времени» слово для настроения – Befindlichkeit, расположение, расположенность, дислокация, оно имеет пространственный смысл, оно то, в чем человек «находится», «находит себя».
Амеханию как место человека Бибихин называет крестом. Крест здесь не конфессиональный символ, здесь это «крест до креста» как исходная ситуация человека, фиксация в амеханической неподвижности, мучительная и спасительная, спасительная, так как она возвращает возможность другого, неметрического способа быть.
Амехания выводит из метрики, но есть ли выход из амехании – кроме возвращения в метрику?
«Из амехании, зависания, прорыв возможен только в автомат, который основу амехании сохраняет» [ 4 ] . То есть прорыв к само-движению, к такому движению, которое не является механическим, метрическим движением (то есть расписанным метрикой), остается амеханическим, остается на кресте амехании. Это «снятие расписания» (выражение Б.) мира, жизни.
Простое нарушение метрики еще не шаг в топику: это может оказаться переходом из одной метрической системы в другую. Кроме того, для шага из метрики в топику не обязательны какие-то внешние действия.
Я предвижу вопрос о примерах такого движения – но любой пример тривиализировал бы эту мысль.
Это значило бы расписывать, метрически заранее расписывать топику, – но в нее можно шагнуть только из своей ситуации, только своим поступком, этот шаг можно почуять только своей жизнью. Так у Бахтина (в «Философии поступка») поступок «знает» больше, чем поступающий. Амеханически-автоматический поступок мудрее поступающего и в каком-то смысле создает его.
Это не утопия: «вернемся-ка мы в леса». Вернуть утраченный лес (райское детство человечества) невозможно, можно вернуться – или повернуться – к другому отношению к лесу.
Как? Философия – «обучение уходу за автоматом живого существа» [ 5 ] . Уход здесь забота как внимание, которое полностью отказывается от конструирующих метрических усилий, амеханическое внимание, оно не инструмент, направленный на автомат как на объект, а внимание, захваченное амеханической энергией леса.
В этой книге, как и в других книгах Бибихина и как в его интервью латвийскому ТВ, прослеживается не всегда напрямую высказанная мысль: если поворот от технического к нетехническому способу быть вообще возможен (а Бибихин не говорит, что он осуществим, скорее нет, чем да) – если он всё-таки возможен, то он произойдет через смену настроения человечества. Амехания – настроение нетехнической возможности быть, она родственна хайдеггеровской Verhaltenheit, сдержанности, которая тоже удерживание от технического действия, и Gelassenheit, отрешенности.
Бибихин всегда о том, как быть, не в смысле предписания – быть надо вот так, а в смысле высвечивания возможности быть, которая другая, чем те, которые предоставляет метрическое расписание жизни. Это проблески возможности быть, отличающейся от метрически-механической; проблески возможности быть в философии, отличающейся от метрически-механического производства и упаковывания философских текстов.
Если кому-то нужно знание, удобоприменимое для академической философской практики – не открывайте эту книгу, она опасна, она заразна. Вы рискуете, что у вас совершенно пропадет вкус к философской метрике. Говорил же Бибихин, что философия – заражение присутствием, то есть способом быть. Философия – заражение способом быть, – и эта книга заразительна.
Я остановлюсь на трех понятиях, сцепленность которых составляет грамматику этой книги: неметрическое пространство, или топика, амехания, автомат.
Hyle помещается здесь не в метафизический, а в биологический контекст: его образуют биологические трактаты Аристотеля, работы Дарвина, Ламарка, Лоренца и современных биологов. Биология, по мысли Бибихина, сейчас «центральная наука».
Слово hyle означает не только лес как древесину, материал, но и лес живой, растущий. Понимание hyle как древесины, как материала это техническое ее понимание – и в смысле греческой techne, и в смысле современной техники, для которой лес в виде угля и нефти – топливо.
Но другое значение этого слова – живой лес. Бибихин возвращается к этому значению и расширяет его. Здесь не лес понимается как материя, а материя как лес. Лес здесь стихия всего живого и жизнь всего стихийного, всего того, что вне человеческих усилий устроения и конструирования, вне технических махинаций, – то есть природа. Природа как совокупность стихий и как прорывы стихийного в техническом мире.
Для Хайдеггера греческая physis – первое в философии именование бытия. Это значит, что «Лес» занят вопросом о бытии. И то, что Бибихин напрямую об этом не говорит, только подтверждает, что это так. Например, он говорил о Витгенштейне и Хайдеггере, что основные вещи у них промалчиваются. У Хайдеггера логика другого начала – сигетика, от греч. sige, молчание. Бибихин всегда в этой логике. (Экскурс в Хайдеггера здесь не просто отступление. Для понимания Бибихина необходимо некоторое понимание Хайдеггера, иначе можно не уловить тех его ходов и жестов, которые не на поверхности, которые не проговорены в тексте, но сказываются в том, как и для чего текст написан. Для понимания Бибихина необходимо некоторое знание Хайдеггера; к лучшему пониманию Хайдеггера приблизит понимание Бибихина. Для русскоязычного читателя это лучший способ подступиться к Хайдеггеру – не как к музейному историко-философскому истукану, а как к полю философских задач.)
***
Итак, лес – стихия всего живого и жизнь всего стихийного. Первобытный лес, райский лес человеком утрачен. Он то, что утрачено и как утраченное есть своим особым способом. Я процитирую:
«Материя как власть леса, мощь его вещества, дым табака, вино Вакха, наркотик, опьянение, экстаз. Лес, материя, из которой всё, похож не на древесину для плотника, а на страсть, род, рощу Афродиты, дым и дух табака, опьянение Вакха и Диониса, отраву коки. Лес тогда и пожар, огонь страсти. Когда Аристотель называл первовещество лесом, он имел перед глазами этот лес» [ 1 ] .
Почему здесь появляются вино и прочее? «Современный человек никак не может уйти от леса, лес тянется за ним в силе вина, табака, коки» [ 2 ] .
Вино, наркотик, экстаз, страсть – общая черта всего этого – сбой, нарушение порядка, установленной мерности. (Бибихин говорил: «Мысль там, где сбой».) Лес выводит из области размеренности, единообразной организованности, программируемости, прогнозируемости, конструируемости, механической повторяемости, из всякой системы заранее расписанных координат. То есть из всего того, что Бибихин называет метрикой, метрическим пространством. Лес сбивает с метра и выводит – или скорее вышвыривает – из метрики в неметрическое пространство, топику, которая другая и в которой всё другое. Топика не просто не расчерчена метрическим расписанием – она нерасписываема, она неизбывно и несводимо другое, то, что невозможно расчертить, сконструировать, запрограммировать, она то, что вне механики технических манипуляций (техника здесь в очень широком смысле).
За пределами метрического пространства происходит сбой всех механизмов, всей механики; состояние, настроение леса – а-механия.
Вне метрического пространства останавливается всякая механика человеческого действия, механика и техника возможны только в метрике, в пределах единообразно расчерченного времени-пространства. Амехания – способ быть в топике, в которой отказывает всякая механика, амехания отвечает отказу механики отказом от механики. Отпускание себя в амеханию – выступание из метрики и шаг в топику.
Амехания соответствует а-метрии топики. В амехании прекращается метризация леса.
В амехании человек выпадает из метрического расписания мира и возвращается к своему другому существу, тому другому, который принадлежит лесу. И этот другой в человеке вписан – хотя и проблематично вписан – в ряд прочих живых существ, живых автоматов в исходном смысле этого слова (automaton, само собой движущееся). Отличие живого автомата от неживого в том, что он проходит через фазу амехании в критический момент жизни. Фазы амехании в животном мире: поведение животных в брачный период, многокилометровые перелеты птиц – моменты предельного, иногда смертельного напряжения всех сил живого существа.
Живой автомат (живое существо как автомат) здесь не то же самое, что тело-автомат у Декарта и Ламетри. Живой автомат отличается от неживого именно прохождением – обязательным – через фазу амехании.
Цитата: «Характер настоящего автомата в том, что он проходит всегда через, так сказать, игольное ушко, через моменты предельного напряжения и риска, как у птиц тысячекилометровый перелет, у всего живого – брачный период, роды» [ 3 ] .
Это немеханическое понимание автомата. Способ существования живого – амеханический автоматизм.
Человеческая амехания другая: человек вне машины мира, вне автомата леса, он лес утратил и причастен к нему только своей утратой. Он в лесу лишний, у него нет своего места. Его единственное место – амехания.
Может ли настроение быть ситуацией и местом? У Хайдеггера в «Бытии и времени» слово для настроения – Befindlichkeit, расположение, расположенность, дислокация, оно имеет пространственный смысл, оно то, в чем человек «находится», «находит себя».
Амеханию как место человека Бибихин называет крестом. Крест здесь не конфессиональный символ, здесь это «крест до креста» как исходная ситуация человека, фиксация в амеханической неподвижности, мучительная и спасительная, спасительная, так как она возвращает возможность другого, неметрического способа быть.
Амехания выводит из метрики, но есть ли выход из амехании – кроме возвращения в метрику?
«Из амехании, зависания, прорыв возможен только в автомат, который основу амехании сохраняет» [ 4 ] . То есть прорыв к само-движению, к такому движению, которое не является механическим, метрическим движением (то есть расписанным метрикой), остается амеханическим, остается на кресте амехании. Это «снятие расписания» (выражение Б.) мира, жизни.
Простое нарушение метрики еще не шаг в топику: это может оказаться переходом из одной метрической системы в другую. Кроме того, для шага из метрики в топику не обязательны какие-то внешние действия.
Я предвижу вопрос о примерах такого движения – но любой пример тривиализировал бы эту мысль.
Это значило бы расписывать, метрически заранее расписывать топику, – но в нее можно шагнуть только из своей ситуации, только своим поступком, этот шаг можно почуять только своей жизнью. Так у Бахтина (в «Философии поступка») поступок «знает» больше, чем поступающий. Амеханически-автоматический поступок мудрее поступающего и в каком-то смысле создает его.
Это не утопия: «вернемся-ка мы в леса». Вернуть утраченный лес (райское детство человечества) невозможно, можно вернуться – или повернуться – к другому отношению к лесу.
Как? Философия – «обучение уходу за автоматом живого существа» [ 5 ] . Уход здесь забота как внимание, которое полностью отказывается от конструирующих метрических усилий, амеханическое внимание, оно не инструмент, направленный на автомат как на объект, а внимание, захваченное амеханической энергией леса.
В этой книге, как и в других книгах Бибихина и как в его интервью латвийскому ТВ, прослеживается не всегда напрямую высказанная мысль: если поворот от технического к нетехническому способу быть вообще возможен (а Бибихин не говорит, что он осуществим, скорее нет, чем да) – если он всё-таки возможен, то он произойдет через смену настроения человечества. Амехания – настроение нетехнической возможности быть, она родственна хайдеггеровской Verhaltenheit, сдержанности, которая тоже удерживание от технического действия, и Gelassenheit, отрешенности.
Бибихин всегда о том, как быть, не в смысле предписания – быть надо вот так, а в смысле высвечивания возможности быть, которая другая, чем те, которые предоставляет метрическое расписание жизни. Это проблески возможности быть, отличающейся от метрически-механической; проблески возможности быть в философии, отличающейся от метрически-механического производства и упаковывания философских текстов.
Если кому-то нужно знание, удобоприменимое для академической философской практики – не открывайте эту книгу, она опасна, она заразна. Вы рискуете, что у вас совершенно пропадет вкус к философской метрике. Говорил же Бибихин, что философия – заражение присутствием, то есть способом быть. Философия – заражение способом быть, – и эта книга заразительна.
Сноски