Настоящая работа посвящена проблеме строения поля понятий. Основополагающей является гипотеза о том, что поле понятий как понятий имеет внутреннюю структуру, существующую рядом с той, которую оно имеет как отражение объективного мира.

Хотя тема выходит за пределы собственно лингвистических проблем, для освещения ее будет использована только методика, разработанная в сравнительно-историческом языкознании.

Внутренняя структура поля понятий в первую очередь доступна наблюдению в виде связи понятий, – явления, которое можно сформулировать как свойственную человеческому сознанию тенденцию сближать определенные понятия. Например, есть связь между понятиями голова и руководитель, которую можно проследить на разных уровнях человеческой деятельности: руководитель должен быть умен, всё знать, видеть и слышать; руководитель стоит во главе массы людей; чтобы обезглавить племя, уничтожали его вождей; руководитель сам не принимает участия в физическом труде, а направляет общие усилия; из головы мирового человека Пуруши произошла правящая каста брахманов, и т. д.; наконец, в целом ряде языков голова значит между прочим руководитель. Здесь, конечно, кроме эмпирического факта сближения двух понятий еще ничего не дано, и неизвестно, что в этом сближении объясняется свойством понятий отражать материальный [мир], и что – свойствами понятий как понятий.

К закономерностям в устройстве полей понятий обращаются самые различные отделы лингвистики: лексикография при различении омонимии от полисемии; этимология, когда она использует указания на связь понятий для выхода из затруднения, когда фонетические законы дают возможность более чем одного решения; семантика, где «связь понятий», «сопоставление явлений», «соединение слов и их значений в группы», «ассоциация слов», «связь, сочетание представлений», «congruence entre notions», «parenté des idées», «Sinnbezirk» стоит среди основных категорий. Ясно, что законы сближения понятий, если бы их удалось открыть, были бы очень интересны для психологии, эстетики, этнографии, мифологии.

Изучение понятийных связей – проблема, поставленная в России. Впервые о ней говорит М. М. Покровский в книге «Семасиологические исследования в области древних языков», изданной в Москве в 1896 году. Идеи, разработанные автором «Исследований» в 90-х годах прошлого века, совпали с основными направлениями развития семантики последующих десятилетий. На большом количестве примеров Покровский объясняет то, что он называет «закономерностями психологических явлений языка». Сущность открытия М. Покровского сформулирована им так: «Слова и их значения живут не отдельной друг от друга жизнью, но соединяются в нашей душе, независимо от нашего сознания, в различные группы». Именно эта тема стала спустя несколько лет центральной в ряде дисциплин: в психоанализе, семантике Й. Трира, Г. Остгоффа, Р. Мейера, в гештальт-психологии, в этнографии Золотарева и Леви-Стросса.

За последнее время интерес к семантике резко возрос как в нашей стране, так и за границей. При изучении семантического поля в современных исследованиях преобладает методика внешнего описания лексического уровня языка. В работах, ставящих целью под многообразием лексических явлений построить упорядоченную систему понятий-значений, например, в исследованиях по машинному переводу, особенно в попытке Мельчука разработать универсальный язык смысла, преобладает функциональный подход, при котором вычленение единиц смысла производится опять же в соответствии с чисто внешними критериями.

Однако не менее интересным, хотя и более трудным является исследование внутренних закономерностей поля понятий, если такие существуют. Главным препятствием на пути такого исследования можно считать отсутствие адекватного метаязыка смысла.

Само слово «понятие» выработано естественным языком и употребляется в обыденной речи как отглагольное имя от «понимать» во всех типах значений, в которых может выступать отглагольное имя: как процесс (вытесняется синонимом «понимание»), как результат (иногда уступает место синонимам «представление», «идея») и как действующая сила (в литературном языке обычно заменяется на «ум», «разум», «рассудок»).

В самом общем смысле в повседневном употреблении «понятие» – это нечто в мышлении человека, противопоставленное внешнему, объективному миру и приводимое с последним в соответствие. В психологии понятием называется некое психологическое отражение определенных физических или физиологических процессов и фактов. В лингвистике под «понятием» имеют в виду нечто в плане содержания, опять-таки могущее быть приведенным в соответствие с планом выражения. Лишь в логике, традиционной и математической, а также прикладной, употребление слова «понятие» в качестве термина таково, что может сложиться впечатление, будто «понятие» есть нечто реально-физическое, а именно набор слов определенного языка в виде формулы.

Например, логическим понятием (из так называемых «понятий с отношениями») считается выражение «пара натуральных чисел x и y таких, что x > y», или, соответственно, W(x,y) (x > y)  [ 1 ]  . В логизированном изложении ряда предметов такое же впечатление производят название глав типа «понятие функции», когда само материальное содержание главы (слова, знаки, формулы) выглядят как вполне вещественная реальность данного понятия.

Подобное впечатление, очевидно, можно объяснить тем, что мы упускаем из виду, что формулировка того или иного понятия, как например приведенного выше в качестве примера, не содержит или лишь частично содержит слова естественного употребления, и обязательно должна включать термины. Термины же, хотя они, безусловно, обладают планом выражения, употребляются всегда однозначно, т. е. так, как если бы план выражения в них недвусмысленно соответствовал вполне определенному плану содержания, причем единственно существенным в терминах является именно план содержания, план же выражения лишь допускается как некоторая неизбежная нагрузка, даже помеха, которой, вообще говоря, могло бы и не быть; как нечто такое, что может быть легко заменено чем угодно – иной лексемой, значком, или даже, в частности, простым пропуском на бумаге. Иными словами, план выражения термина как бы не имеет реальной сущности. Таким образом, то, что в формулировках понятий (а именно, последовательность слов, знаков и т. д.) кажется материальным содержанием этих понятий, является по условию чем-то несущественным, как бы несуществующим и однозначно репрезентирующим какие-то содержания, связанные совершенно произвольно с внешним выражением их  [ 2 ]  .

Итак, слово «понятие» в общепринятом употреблении обозначает в самом общем виде какого-то рода процесс, результат процесса или способность, относящиеся к области мышления. Если мышление понимать как процесс отражения действительности в сознании человека, то понятие занимает свое место в качестве элемента мышления при делении мира на реальную действительность (материя) и мышление (дух, форма существования материи).

Такой самый общий смысл слова «понятие» можно считать исходным, ибо он покрывает как обиходное употребление слова («не имею ни малейшего понятия», «он совсем без понятия»), так и специальное употребление его в науках, ничем этому употреблению не противореча.

Уже из приведенного самого общего определения с необходимостью вытекает, что представление о «понятии» нуждается в гипотезе о двойственности мира (делении его на материальное и духовное, на материю и мышление). Но, вообще говоря, указанное деление мира не представляется человеческому сознанию чем-то безусловным, само собой разумеющимся. Мыслимо мировоззрение, в котором слово «понятие» окажется лишенным сущности (в качестве элемента мыслительной деятельности), и за ним останется лишь реальность интуитивного употребления в конкретных ситуациях. В самом деле, в любом представлении о мире, исключающем двойственность материального и духовного, для понятия не оказывается места. Без представления о понятии могли бы обойтись бихевиористы. Единство плана выражения и плана содержания выдвигается, по крайней мере частично, некоторыми теориями поэтического творчества  [ 3 ]  . Наконец, о понимании у детей можно говорить только относительно, так как для самих детей четко очерченной грани между пониманием и непониманием нет: они не могут себе представить, что, например, значение какого-то слова им неизвестно; для ребенка не существует ничего случайного, ничего необъяснимого, и вещь и «понимание» для него едины, слово всегда и с неизбежностью влечет за собой понимание  [ 4 ]  . Тем самым сводится на нет существенная разница между материальным и мыслимым, а в языке – между планом выражения и планом содержания. Внешняя форма слова и его смысл проявляют тенденцию к слиянию.

Как бы то ни было, ясно, что вопрос о реальности существования понятий решается положительно только постольку, поскольку признаётся существование мышления, отражающего внешний мир в сознании, и этого внешнего мира как противопоставленных и соотнесенных сущностей.

«Понятие есть некоторого рода процесс, или результат процесса, или способность, относящиеся к области мышления; элемент мышления, образуемый любым разграничением внутри мышления (если такое разграничение возможно)».

Такое широкое определение может относиться, конечно, не только к «понятию», но и к «мысли», и к «идее», «представлению», «суждению», «картине (мысленной)», «образу» и т. д., покрывая объемы значений всех этих лексем. Любое из этих слов может быть использовано для обозначения элемента мышления, элемента плана содержания. При дальнейшем употреблении слова «понятие» вплоть до уточнения смысла последнему приписывается значение всего приведенного синонимического ряда.

Остается еще раз подчеркнуть, что как существование понятий, так и функционирование их в роли элементов мышления есть не более чем гипотеза.


Методика исследования поля понятий


Итак, понятие есть определенного рода элемент мышления; если мышление есть отражения мира действительности в сознании человека, то и понятие (всё в том же широком значении всего синонимического ряда «суждение», «идея», «представление» и т. д.) должно стоять в каком-то отношении к вещественному миру.

Здесь даны два параметра понятия: его отношение к другим понятиям, и его отношение к миру вещей (реальностей, объектов). Понятия связаны друг с другом тем фактом, что все они каким-то образом соотносятся с объектом  [ 5 ]  , ибо, по определению, свойство соотноситься с совокупностью объектов, отражать объекты, присуще совокупности понятий. На стадии развития основных положений мы еще не имеем права говорить о частных соответствиях между понятиями и объектами или между понятиями и понятиями, или даже вообще о наличии таких частных соответствий.

Представляется очевидным, чтобы, в том случае, если понятия (идеи, суждения и т. д.), как элементы сознания или мышления (противопоставленные в своей массе объектам и соотнесенные с ними определенным образом), существуют, человек мог различать их, то есть положительно или отрицательно решать вопрос о тождестве. Понятие, как не принадлежащее к миру объектов, вовсе не с необходимостью должно проявиться, отразиться в них. В этом смысле понятие само по себе является чем-то недоступным непосредственному наблюдению и изучению  [ 6 ]  . Напротив, различение между понятиями, если такие существуют, связанное с логическим решением о сходстве и несходстве, может проявиться в деятельности человека. Такое решение о сходстве и несходстве является психическим механизмом особого рода, сравнительно мало изученным. В древнегреческой философии для обозначения этого механизма служил термин exaiphnēs, т. е. «внезапно», так как процесс отождествления или различения (если только он не составной) происходит мгновенно и независимо от воли человека. Этот психический механизм – источник чисто физиологической реакции в ответ на «нематериальные» раздражители («мысли») – еще ждет теоретического освещения. Тем не менее, он уже используется в практической деятельности человека, а именно в так называемых «детекторах лжи».

Но, как бы то ни было, проверку гипотезы о существовании понятий, а также сведения об устройстве последних нельзя получить непосредственным наблюдением понятий, но можно, вероятно, вывести из наблюдений за деятельностью человека, если в ней отражаются либо сами понятия (неизвестным образом), либо психофизиологическая реакция на сходство или несходство понятий. Иными словами, поскольку прямому наблюдению понятие не поддается, его можно изучать по тем следам, которые оно оставляет в деятельности человека. На этом основывается методика изучения понятий. Итак, если понятия отражают действительность, то их самих, в свою очередь, надо искать в их отражении в деятельности человека, преобразующего существующую действительность и создающего новую.

Понятия, вообще говоря, противопоставляются любой материальной действительности, и совершенно естественно предположить, что нет резкой границы между понятиями, соответствующими явлениям природы, и понятиями, соответствующими результатам деятельности человека.

Больше того, на данной стадии исследования, как уже указывалось, мы вообще не имеем права говорить о каких-то конкретных соответствиях между частями материального мира и элементами мышления – понятиями. В отношении понятий принято пока только то допущение, что они, будучи элементами мышления, имеют качество мышления каким-то образом приходить в соответствие с миром объектов, реальностей, вещей, поддающихся чувственному анализу. Поскольку плоды деятельности человека относятся к последнему классу, они тоже являются объектом мышления и, следовательно, элементов мышления – понятий.

Итак, до получения сведений о понятиях необходимо обратиться к наблюдениям над материальным  [ 7 ]   миром, творимым человеком.

Такова модель, служащая для большинства лингвистов-исследователей исходной при изучении семантики языка. В ней мышление, процессы которого не поддаются непосредственному наблюдению органами чувств, противостоит миру объективной действительности и отражает его. С другой стороны, допускается, что мышление в свою очередь находит отражение в речевой деятельности; но последняя детерминирована не исключительно одним мышлением.

До сих пор значение слова «понятие» не было выделено из значения синонимического ряда «мысль», «представление», «идея», «образ» и т. д., и сводилось к определенного рода мыслительной деятельности. Это определение, безусловно, слишком широко; между тем даже интуитивно мы умеем различать разные виды мыслительной деятельности. Но слово «понятие» употреблялось уже в тексте в ином, неоговоренном смысле. Строго говоря, к понятиям, не детерминированным «реальной действительностью», нельзя отнести ни образов-воспоминаний, ни воображаемых образов, ни основанных на восприятии органов чувств представлений. Суженное таким образом значение соответствует в какой-то степени юнговским «архетипам», а также «законам логики». Их можно назвать «абстрактными понятиями». Будем считать «конкретными понятиями» или «представлениями» такие, для которых степень нашего знания о мире позволяет постулировать детерминированность, необходимость, обусловленность. Граница между обоими видами понятий условна и может меняться, в первую очередь опять-таки под влиянием степени познания закономерностей в мире.

Встает вопрос о методике продвижения от объективно данной реальности человеческой деятельности к понятиям.

Так как нет никаких средств установить априори, в каких элементах деятельности человека необходимо искать следов влияния понятий, при исследовании их с целью нахождения последнего не должно быть никакой выборочности, причем такое изучение, в котором не учтены хотя бы некоторые из этих элементов, уже не может претендовать на полноту и надежность результатов. Поскольку полный обзор всей деятельности человека представляется делом не только чрезвычайно трудным из-за обширности объекта, но и с необходимостью невозможным, так как не поддается наблюдению та последняя деятельность человека, которая производит само наблюдение, – наше знание о понятиях будет неизбежно неполным, фрагментарным. Другими словами, никогда не будет создана полная картина поля понятий. В наших силах лишь пролить свет на отдельные ее части.

Разумеется, поле понятий может оказаться не бесформенным, а имеющим определенную структуру. Частичное изучение поля понятий может выявить такую структуру; но тогда лишь как вероятность можно будет высказать мысль о том, что и всё поле в целом имеет ту же структуру.

Но наше знание о понятии ограничено не только вышеуказанным.

Согласно представлению о понятии, легшему в основу нашей модели, оно есть элемент мышления. Но, поскольку мы изучаем деятельность людей, и на основании изучения деятельности людей делаем выводы об устройстве поля понятий, естественно будет предположить, что мы тем самым изучаем мышление (понятие = элемент мышления) не вообще, мышление людей, и точно так же, если мы судим о понятиях по поведению, деятельности одной нации, скажем, японцев, мы получаем данные об устройстве поля понятий в мышлении японцев, и, пока мы не доказали противоположного, результаты такого частного исследования никогда нельзя безусловно переносить на неизученные объекты, потому что ничто не мешает предположить, что существует несколько мышлений, и что они ни в чём не соприкасаются и не пересекаются одно с другим.

Разумеется, может оказаться, что есть сходства в мышлении и, следовательно, в наборе понятий индивидуумов, эпох, наций. Но заключение об универсальности таких случаев всегда будет неокончательным из-за ограниченного объема охваченного материала.

Наиболее часто выбираются для изучения поля понятий те виды человеческой деятельности, которые соприкасаются с религией и философией. Вероятно, такой выбор обусловлен, во-первых, тем, что мир, воздвигаемый религией и философией, в определенном отношении отдален от материальной действительности и, следовательно, вероятно, в повышенной степени по сравнению с другими мирами, создаваемыми человеком, должен нести на себе следы противопоставленного материальной действительности поля понятий, – во-вторых, тем, что религия и философия часто непосредственным образом говорят о понятиях, идеях, представлениях, мысленных картинах и т. д.

Легко видеть ненадежность такого выбора для целей научного изучения поля понятий.

В силу специфики стиля философии в окончательном виде, авторитарным тоном предлагаемые религией и философией системы не являются системами понятий самих по себе, – а представляют собой те или иные модели реального поля понятий. Из-за отсутствия надежного языка понятий и строгой методики исследования в религиозно-философских текстах чрезвычайно трудно найти объективное описание определенного участка поля понятий.

Говоря вообще о выборе материала для исследования о понятиях, естественно предположить, что при детерминистическом подходе то, что в деятельности человека невозможно объяснить через непосредственное или опосредованное влияние материальных факторов, могло бы, вообще говоря, быть объяснено отражением различения между понятиями (или отражением самих понятий) в деятельности человека.

При позитивистском подходе те закономерности (например, статистические) в деятельности человека, которые могут быть сопоставлены с природными закономерностями (т. е. в картину которых не включены обстоятельства, не зависящие от человека), могли бы, вообще говоря, оказаться сопоставленными с какими-то особенностями, свойствами понятий.

Но в обоих случаях выделение из всего объема человеческой деятельности сегмента факторов или закономерностей, сопоставимых с понятиями, зависит от уровня конкретных знаний и теоретических посылок исследователя (в первом случае – от степени знания материальных причин, во втором случае – от глубины учета закономерностей, например, статистических).

Отсюда следует важный вывод:

Если изучение понятий возможно, то результаты его, а следовательно, и окончательное представление о понятиях связано так или иначе с системой знаний и установок, которыми оперирует ученый. Другими словами, наше знание о понятиях определено состоянием науки (мировоззрения) в момент изучения.

В свою очередь, из этого вывода следует второй:

Если наука (знание о мире), являясь произведением, продуктом деятельности или деятельностью человека, и поскольку она этим является, каким-то образом несет на себе влияние понятий, то при изучении понятий этой наукой наше знание о понятиях будет соотносится каким-то образом с ними самими, т. е. наше знание о понятиях будет некоторым образом обусловлено ими же самими  [ 8 ]  .

Этот парадокс, с которым в той или иной форме приходится иметь дело всем, занимающимся вопросами смысла, требующим установления смысла, самым решительным образом ставит под сомнение целесообразность научного исследования понятий. В самом деле, оказывается, что научный подход к их изучению не обладает по сравнению с интуитивным, религиозно-философским подходом к изучению мышления никаким преимуществом повышенной объективности исследования: если интуитивный ученый черпает свои сведения непосредственно из глубин сознания, как бы «выводя на свет» понятия, и поэтому вполне субъективен, методический исследователь косвенно, через свой метод подчиняется влиянию понятий, и потому также субъективен. Разница между интуитивным и научным изучением оказывается, таким образом, лишь разницей между откровенной и завуалированной субъективностью.

Рассуждая логически, могут быть два выхода из затруднения: объективных результатов можно достичь, либо применяя методы исследования, свободные от влияния понятий, либо, наоборот, методов, подверженных при использовании влиянию понятий, обращаясь к материалу, представляющему собой объективную, не зависящую от нашего сознания реальность, и, путем определенных процедур давая объективное описание не объекта, а субъекта исследования, т. е. сам находящийся под влиянием понятий метод, с последующим выделением этого влияния  [ 9 ]  .

Свободным от интерферирующего влияния понятий является формализованный математический метод.

Но математический метод в силу своей специфики не может быть приложен к любому объекту. Например, лишь в очень ограниченной степени он может быть использован в исторических исследованиях. Когда математическая логика и математика используются в лингвистике, было бы неправильно думать, что при их помощи изучается смысл, или же понятия. Их методом может быть изучено лишь фиксируемое и измеримое […] Математическая логика оперирует лишь с заданными величинами, понятиями, искусственно созданными человеком, или с формами понятий, наполнение которых совершается за пределами математической логики. Реальные понятия непосредственному изучению математическими методами не поддаются.

Предполагается, что заданные величины должны иметь строго определенный смысл, и поэтому выражаются в терминах. Термин же есть нечто обусловленное, выработанное, вторичное по отношению к естественному состоянию мысли. Термин ничуть не ближе к понятию, как оно определено выше, чем любое другое проявление человеческой деятельности.

Другой объект математической логики – формулы, лишенные внутреннего содержания, и требующие наполнения, «интерпретации». Такие формулы тоже не суть понятия, а лишь аппарат для их «пересчета»  [ 10 ]  . Поэтому в отношении объекта, само существование которого подлежит доказательству, математические методы не могут играть решающей роли.

Второй метод исключает парадокс взаимовлияния тем, что предметом изучения берутся объекты, не зависящие от сознания человека. Исследование этих объектов использует математику, но выходит за пределы чисто математических методов. Поэтому система понятий – если такая существует – проникает в методы этих наук. К наукам, представляющим в этом отношении наиболее плодотворный объект для семантических исследований, относятся в первую очередь естественные – физика, астрономия, химия и т. д. Дело в том, что все эти науки прибегают к так называемым гипотезам или теориям. Выработке гипотезы или теории предшествует сбор материала, своего рода «фотографирование» в численном, графическом, табличном и другом выражении; затем осуществляется логическая и математическая обработка его, сопоставление, отождествление, разграничение и т. д. На этой стадии пренебрежение фактическими, не зависящими от человека соотношениями реальной действительности исключено. Наука кончается там, где в объективное описание фактов привносится произвол. На этой стадии человек как бы является слепым орудием природы, честным фиксатором ее проявлений. Но дело никогда не кончается сбором данных. За сбором данных неизбежна новая стадия в научном исследовании, когда исследователь объясняет известные ему факты гипотезой, теорией  [ 11 ]  . Эта теория не детерминирована фактами; ее могло бы и не быть; она не вытекает из фактов автоматически. Она есть результат работы мысли, и, следовательно, должна нести в себе влияние понятий.

К таким теориям относится, например, атомная теория. Представление, скажем, о металле никеле может образоваться без участия мысли, путем сформирования простого воспоминания о блеске, твердости, хрупкости. Представление об атоме отличается от этого первого самым существенным образом: оно идет к нам не из реальности мира, а из нашей мысли о нём. Мы никогда не видели ничего похожего на атом; это логический конструкт, появление которого не детерминировано объективной действительностью.

В качестве классического примера подстановочной обработки (гештальтирования), производимой человеком с объектами внешнего мира, приводят карту звездного неба. Группировка звезд в созвездия продиктована не свойствами самих звезд или расстояний между ними, даже кажущимися, а вмешательством какого-то недетерминированного действительностью процесса мышления.

В вышеприведенных примерах даны, конечно, еще вовсе не понятия, а лишь факты, особенности человеческой деятельности, которые всего удобнее было бы объяснить при помощи гипотезы о понятиях, изложенной в самом начале. Вообще говоря, примеры эти дают достаточно оснований, чтобы попытаться сделать вывод о реальном устройстве хотя бы некоторых понятий. Но задача резко усложняется тем, что рядом с проблемой описания понятий перед нами стоит проблема выработки метаязыка понятий.

Хотя применение математических методов и изучение теоретических основ наук являются весьма плодотворными путями к изучению системы понятий и широко используются современными исследователями в области психологии, философии, мифологии, семантики, семасиологии, гораздо более богатым материалом может оказаться язык. Дело в том, что, во-первых, фактический материал, предоставляемый языком, практически необозрим; во-вторых, язык есть кристаллизованная, устоявшаяся человеческая деятельность, более свободная, по сравнению с новейшими результатами человеческой деятельности, от всякого рода случайностей.

[≈ конец 60-х – нач. 70-х]