Язык так или иначе не сводится к подбору знаков для вещей. Он начинается с выбора говорить или не говорить. Выбор между молчанием и знаком раньше чем выбор между знаком и знаком. Слово может быть менее говорящим чем молчание и нуждается в обеспечении этим последним. Молчание необходимый фон слова. Человеческой речи в отличие от голосов животных могло не быть. Птица не может не петь в мае. Человек мог и не заговорить. Текст соткан утком слова по основе молчания.
Бердяев о церкви
Опубликовано в газете «Кифа» (М., март 2004).
В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.
В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.
Бердяев о церкви
К концу книги 1907 года о новом религиозном сознании Бердяев, надеясь на русскую духовность, пишет и подчеркивает:
Только в связи со святыней православия, с этим крепким базисом, может открыться для нас новое [ 1 ] .
Чем выше надежда, тем более безнадежным однако предстает состояние исторической церкви. Она
омертвела, выродилась, превратилась в быт, соблазнилась искушениями и творится в ней мерзость запустения, слишком часто напоминает она блудницу [ 2 ] .
Где, кроме как в надежде, располагается крепкий базис? В искусстве, творчестве, свободной мысли.
Догмат и обряд уже не могут поэтому впредь оставаться опорой христианства. Вместо них авторитетом становится «непосредственное религиозное восприятие». Оно выше церкви и самого Писания. Оно соборно, объективно. Но проверяется оно только самим же собой и потому нуждается для верности своих шагов во всей полноте доступного человеку знания.
Церковь должно мыслить органически, как живой организм, вырастающий из мистической глубины мировой жизни [ 3 ] .
Упустить что-то из этой целости — и сбой неизбежен. Церковь должна вобрать в себя весь размах человеческого чувства, разумения и искания. Она должна вернуть себя культуре, которую отлучила от себя, когда свободе искания стала предпочитать исполнение обрядов.
Мы живем в переходную религиозную эпоху, когда нужно не отлучать от церкви, а присоединять к ней, привлекать к ней сердца… Религия не только не противоположна «жизни», философии, общественности, искусству, но она есть хорошая жизнь, истинная философия, справедливая общественность, прекрасное искусство [ 4 ] .
Когда церковь сумеет без страха принять богатство жизни, она возвратит искателю, художнику, философу уверенность в создаваемой ими культуре. Ощутив себя не рискованной авантюрой, а службой Бога, творчество соединится со святостью. Жизнь станет таинством.
В свете этого видения историческая церковь даже лучших времен показывает себя конечно убогой или хуже. Восстановление христианства потребует новой догматики и таинственной иерархии. Обновление веры — первая задача человечества. Мистическая революция уже совершается в невидимой глубине истории. Мир возвращается к своему Творцу. Важнее этого события нельзя ничего себе представить.
Какая-то новая, мирская и свободная религиозность нарождается в мире и не может она уже примириться с рабской и елейной религиозностью старого сознания [ 5 ] .
В книге IV «Русской мысли» за 1908 год на книгу Бердяева недоверчиво откликнулся Семен Владимирович Лурье (1867–1927), к тому времени уже сотрудник этого журнала. Поколения подвижников сделали историческую церковь такой же надежной, как каменные храмы, в которых веками молятся люди. Когда-то еще новое религиозное сознание успеет на практике создать что-то подобное. Слом сложившегося удастся, но, полагаясь не на право и обычай, а на чувство, не растеряются ли новые люди? Одновременно в «Вопросах философии и психологии» (1908, IV) кратко выступил Адольф Маркович Лазарев (1873–1944), философ, близкий к Льву Шестову. Он принял книгу Бердяева как симптом нарастающего духовного брожения, не увидел конкретности в замысле новой веры и посоветовал автору развивать имеющийся у него талант уточнения философских понятий. Резче, как угрозу «обществу простых православных христиан», осудил новое религиозное сознание Мережковского и Бердяева в брошюре того же года «верующий сын Церкви» Н. П. Розанов [ 6 ] . Профессор Московской Духовной академии Михаил Михайлович Тареев (1967–1934) выделил в Бердяеве положительную сторону широкой отзывчивости (правда, без оригинальности), литературного таланта, движения от марксизма к христианству [ 7 ] , но не принял всерьез идею теократии, анархического общества с властью единого Бога. Разве христианство по своей сути не оставляет в стороне властную структуру? Оно не от мира сего, благодатно, сверхприродно и призвано освящать государство свыше, не вмешиваясь в его естественное развитие. Доктор медицины и философ Павел Васильевич Мокиевский (1858–1927) не нашел у Бердяева ни намека на реальные пути и способы духовного обновления, а потому и никакого религиозного творчества [ 8 ] . Фантазия плохо дисциплинированного ума не даст обществу ничего нового. Лучше не баловать себя иллюзиями, чтобы разочарование потом было менее горьким.
Подборка этих отзывов в издании 1999 года [ 9 ] хорошо показывает типичную реакцию на бердяевскую проповедь. Тревожно увидеть себя снова перед непочатым краем работы.
Ни одна из исторических форм христианства не была Вселенской Церковью, ни в одном из исторических вероисповеданий подлинное православие не завершилось, не исполнилось обетования и пророчества [ 10 ] .
Мы снова стоим с пустыми руками. Но именно начинать небывалое всегда призван каждый. Бердяев зовет не гадать, в какие отдаленные времена и как осуществится пророчество, а сейчас соединить собственным усилием двух расколотых, повседневность и церковь. Сделать так, чтобы они не теряя себя стали миром.
К концу книги 1907 года о новом религиозном сознании Бердяев, надеясь на русскую духовность, пишет и подчеркивает:
Только в связи со святыней православия, с этим крепким базисом, может открыться для нас новое [ 1 ] .
Чем выше надежда, тем более безнадежным однако предстает состояние исторической церкви. Она
омертвела, выродилась, превратилась в быт, соблазнилась искушениями и творится в ней мерзость запустения, слишком часто напоминает она блудницу [ 2 ] .
Где, кроме как в надежде, располагается крепкий базис? В искусстве, творчестве, свободной мысли.
Догмат и обряд уже не могут поэтому впредь оставаться опорой христианства. Вместо них авторитетом становится «непосредственное религиозное восприятие». Оно выше церкви и самого Писания. Оно соборно, объективно. Но проверяется оно только самим же собой и потому нуждается для верности своих шагов во всей полноте доступного человеку знания.
Церковь должно мыслить органически, как живой организм, вырастающий из мистической глубины мировой жизни [ 3 ] .
Упустить что-то из этой целости — и сбой неизбежен. Церковь должна вобрать в себя весь размах человеческого чувства, разумения и искания. Она должна вернуть себя культуре, которую отлучила от себя, когда свободе искания стала предпочитать исполнение обрядов.
Мы живем в переходную религиозную эпоху, когда нужно не отлучать от церкви, а присоединять к ней, привлекать к ней сердца… Религия не только не противоположна «жизни», философии, общественности, искусству, но она есть хорошая жизнь, истинная философия, справедливая общественность, прекрасное искусство [ 4 ] .
Когда церковь сумеет без страха принять богатство жизни, она возвратит искателю, художнику, философу уверенность в создаваемой ими культуре. Ощутив себя не рискованной авантюрой, а службой Бога, творчество соединится со святостью. Жизнь станет таинством.
В свете этого видения историческая церковь даже лучших времен показывает себя конечно убогой или хуже. Восстановление христианства потребует новой догматики и таинственной иерархии. Обновление веры — первая задача человечества. Мистическая революция уже совершается в невидимой глубине истории. Мир возвращается к своему Творцу. Важнее этого события нельзя ничего себе представить.
Какая-то новая, мирская и свободная религиозность нарождается в мире и не может она уже примириться с рабской и елейной религиозностью старого сознания [ 5 ] .
В книге IV «Русской мысли» за 1908 год на книгу Бердяева недоверчиво откликнулся Семен Владимирович Лурье (1867–1927), к тому времени уже сотрудник этого журнала. Поколения подвижников сделали историческую церковь такой же надежной, как каменные храмы, в которых веками молятся люди. Когда-то еще новое религиозное сознание успеет на практике создать что-то подобное. Слом сложившегося удастся, но, полагаясь не на право и обычай, а на чувство, не растеряются ли новые люди? Одновременно в «Вопросах философии и психологии» (1908, IV) кратко выступил Адольф Маркович Лазарев (1873–1944), философ, близкий к Льву Шестову. Он принял книгу Бердяева как симптом нарастающего духовного брожения, не увидел конкретности в замысле новой веры и посоветовал автору развивать имеющийся у него талант уточнения философских понятий. Резче, как угрозу «обществу простых православных христиан», осудил новое религиозное сознание Мережковского и Бердяева в брошюре того же года «верующий сын Церкви» Н. П. Розанов [ 6 ] . Профессор Московской Духовной академии Михаил Михайлович Тареев (1967–1934) выделил в Бердяеве положительную сторону широкой отзывчивости (правда, без оригинальности), литературного таланта, движения от марксизма к христианству [ 7 ] , но не принял всерьез идею теократии, анархического общества с властью единого Бога. Разве христианство по своей сути не оставляет в стороне властную структуру? Оно не от мира сего, благодатно, сверхприродно и призвано освящать государство свыше, не вмешиваясь в его естественное развитие. Доктор медицины и философ Павел Васильевич Мокиевский (1858–1927) не нашел у Бердяева ни намека на реальные пути и способы духовного обновления, а потому и никакого религиозного творчества [ 8 ] . Фантазия плохо дисциплинированного ума не даст обществу ничего нового. Лучше не баловать себя иллюзиями, чтобы разочарование потом было менее горьким.
Подборка этих отзывов в издании 1999 года [ 9 ] хорошо показывает типичную реакцию на бердяевскую проповедь. Тревожно увидеть себя снова перед непочатым краем работы.
Ни одна из исторических форм христианства не была Вселенской Церковью, ни в одном из исторических вероисповеданий подлинное православие не завершилось, не исполнилось обетования и пророчества [ 10 ] .
Мы снова стоим с пустыми руками. Но именно начинать небывалое всегда призван каждый. Бердяев зовет не гадать, в какие отдаленные времена и как осуществится пророчество, а сейчас соединить собственным усилием двух расколотых, повседневность и церковь. Сделать так, чтобы они не теряя себя стали миром.
Сноски
6. Н. П. Розанов. О «новом религиозном сознании» (Мережковский и Бердяев). Издание отдела публичных богословских чтений при Обществе Любителей Духовного Просвещения. Москва: Печатня А. И. Снегирева, 1908.
7. М. М. Тареев. Религия и общественность // Богословский вестник, 1909, т. 2., июнь, с. 229–259; июль–август, с. 424–460.